Не забудем жертв тоталитаризма
Голод от стихии или геноцид украинского народа?
Иван Наливайко, журналист
<< НА ПЕРВУЮ
И надо же было такому произойти, что ровно
через сто лет повторилось страшное горе. Но если бедствие, которое в 1833
году охватило всю Полтавщину и отдельные поселения Слобожанщины, было
следствием стихии - всю весну и лето ни одной капли дождя не выпало, то в
1933 году волей „отца всех времен и народов" выдушены голодной смертью
миллионы и миллионы украинцев. И было содеяно это в среднеурожайный год, во
время, когда эшелоны золотой украинской пшеницы беспрерывно направлялись в
гитлеровскую Германию. Голод и голодомор-геноцид. Так следует
квалифицировать оба лихолетья. Две ужасных картины, но какие разные по своим
результатам. Вот об этом и речь.
1833 - й год
О масштабах голода от неслыханной засухи удалось узнать из отчета
полтавского генерал-губернатора Николая Григорьевича Репнина. Горю 1833 года
предшествовал целый ряд драматических событий, как в империи, так и на
территории Полтавской губернии. Изнурительная война с Турцией, эпидемия
холеры, которая выкосила немало сел и хуторов, трехлетний недород и падеж
скота. Настал 1833-й, Полтавский люд жил надеждой, что, в конце концов,
закончатся тяжелые испытания. Но произошло наоборот. Крестьян и горожан
подстерегало еще страшнейшее бедствие. От апреля и до августа - ни капельки.
Солнце, будто раскаленная сковородка, жарило землю, а постоянные суховеи
доконали все живое. Озимь, не заколосившись, пожелтела и пришлось скосить ее
скоту. Ярина, хотя местами и дала всходы, быстро высохла, сгорела. В таком
же состоянии находилось и овощи. Помещичьи гамазеи и казацкие амбары стояли
пустыми. В каждом жилье людей подстерегала голодная смерть.
И вот в такой драматической обстановке губернское начальство во главе с
генерал-губернатором Репниным не растерялось, а в наименьших деталях
разработало план борьбы с голодом. Начала активно действовать специальная
комиссия, которую возглавил гражданский губернатор Павел Иванович
Могилевский. В уездах задействовали к этому делу предводителей дворянства и
земских исправников. И тяжелейшую ношу взял на себя Репнин. Прежде всего;
добился от царя Николая 1, чтобы тот 28 июня издал указ на вывод войска,
которое дислоцировалось в губернии, а от правительства - предоставления
первой денежной помощи в размере полмиллиона рублей. Чтобы своими глазами
увидеть угрозу голода, Николай Григорьевич лично побывал в пяти уездах -
Полтавском, Константиноградском, Кобеляцком, Кременчугском и Гадячском,
увидел, какого бедствия нанесла стихия, в каком затруднении оказались люди.
Другое губернское начальство посетило остальные уезды. После инспекций
вырисовалась неутешительная картина: из 617525 душ, которые оказались в
большой нужде, 219278 человек уже голодали. Это, в основном безземельные
крестьяне, которые зарабатывали для себя хлеб на полях богатых казаков и
помещиков за третий или четвертый сноп, а теперь остались ни с чем. Итак, им
и предоставили первоочередную помощь.
Выжженные помещичьи поля угрожали голодной смертью крепостным семьям, Репнин
добился от правительства денежного займа, а для помещиков, чтобы те смогли
приобрести хлеб, прокормить своих крестьян, генерал-губернатор даже
замахнулся на крепостнические основы, объявив, что и крепостная семья,
которая самая себя прокормит в это тяжелое время, получит вольную. За такое
вольнодумство царские сановники со временем обвинят Репнина в сепаратизме. В
эту затруднительную пору генерал-губернатор приказал резко сократить на
Полтавщине винокурение, а тот хлеб, который выделялся для этой цели, пустить
в продажу. Три уездных города - Лохвица, Переяслав и Кременчуг стали
своеобразными центрами заготовки хлеба. И оттуда он распределялся по всей
губернии. В Лохвицу хлеб поступал из Курской и Орловской губерний, в
Переяслав - с Киевской и Минской, а в Кременчуг - из южных губерний.
Администрация при закупке зерна и муки сурово следила, чтобы купцы не
накручивали цены на человеческом горе. Это ей удавалось. В короткий срок
закупили и завезли 1939986 пудов ржи, 352253 пуды гречки, 1673777 пудов
пшеницы, 112488 пудов ячменя и 83679 пудов овса. Это количество зерна
обошлось казне в 3185498 рублей 4 копейки. Какая тщательная точность и
государственная заботливость! Сегодня можно лишь испытывать удивление.
Нынешним бы чиновникам такую бережливость и честность, а то бесстыдно
обчищают до ниточки бедный люд и еще и лицемерно провозглашают со всех
трибун, что они добросовестно проявляют заботу об украинском народе.
К упомянутой выше сумме, которая выделялась на борьбу с голодом, следует
прибавить еще 911852 рубля 85 копеек, которые правительство выделило под
заем помещичьим хозяйствам. Хлеб, к слову, закупали и за границей.
Генерал-губернатор поручил полтавскому купцу первой гильдии Зеленскому
приобрести в Турции 40 тысяч пудов ржи. Тот провел эту операцию быстро,
выгодно. В скором времени зерно доставили в Одесский порт, а оттуда Днепром
в Кременчуг. Стоимость одного пуда обошлась в 2 рубли 35 копеек, дешевле,
чем отечественный. Комиссия народного продовольствия провела колоссальную
работу по справедливому распределению завезенного зерна на продовольствие и
на осенний и весенний посев. На каждую взрослую душу населения губернии на
месяц выделялось по 30, а на малолетнюю - по 15 фунтов, то есть 12 и 6
килограммов. Конечно, такого количества хлеба было мало, поэтому люди
вынуждены были добавлять желуди, березовые шишки.
Следует отдать должное Николаю Григорьевичу Репнину, который не только болел
за людей своего края, постоянно беспокоя царское правительство, чтобы тот
выделял средства на борьбу с голодом, а и постоянно обращался к зажиточным
слоям, чтобы те в трудное время проявили милосердие, христианскую чуткость к
страданиям голодающих. Ради справедливости прибавим, что император Николай 1
лично откликнулся на беду, пожертвовал 16 тысяч рублей. Епископ полтавский и
переяславский Нафанаил внес в фонд нуждающихся 8 тысяч рублей. Нежинский
купец первой гильдии грек Хаджи-Конста пожертвовал на это целых 2 тысячи
рублей. В Полтавском институте благородных девиц разыграли специальную
лотерею, а выручку в сумме 1339 рублей отдали голодным. Интеллигенция
Полтавы устраивала концерты, сборы от которых тоже передавались тем, кто
страдал от голода.
Примечательна и такая деталь. Полтава к тому времени была разделена на
восемь участков, возглавляли их почтенные полтавские дамы. Именно они
организовали специальные бараки, где можно было пожить беспризорным людям,
так сказать, современным бомжам, получая за полцены на продовольствие хлеб,
говядину. А кроме того, богатые полтавские семьи брали на свое содержание
тех, кому угрожала голодная смерть Архимандрит Хрестовоздвиженского
монастыря Гавриил шесть месяцев кормил 50 душ, а полтавский председатель,
купец Степан Панасенко, на свои средства восемь месяцев удерживал 120
человек. Еще больше - 185 душ взял на собственное обеспечение купец первой
гильдии Петр Ворожейкин. Такое же милосердие к голодающим было выявлено и в
уездных городах губернии. Одно слово, всем миром стали на защиту тех, кому
угрожала смерть. Беду, которая навалилась на людей полтавского края,
побороли. Как не страдали поселяне и горожане, но пухлых не было, и от
голода не умер никто.
Весна 1834 года выдалась тоже не совсем благоприятной. Через Полтавскую
губернию 29 апреля пронесся страшной силы ураган, нанеся немало разрушений,
дождей было маловато. Тем не менее, голод остался разве что в страшном
воспоминании. Села, хутора, городки понемногу оживали, возвращались к
нормальной жизни.
1933-й год
Трагедия в этом году для миллионов и миллионов украинцев была следствием не
стихии, не естественных катаклизмов. Организовали голодомор преступные
действия руководителей партии и, в частности, тирана Сталина ради
осуществления социалистического строительства военно-коммунистическими
методами. И все это сопровождалось, а точнее совершалось во имя „светлого
будущего" под громкими большевистскими лозунгами за счет именно тех, для
которых будто строилась райская жизнь. Нереальные коммунистические идеи
требовали человеческих жертв, моря крови.
Партийные вожди не гнушались ничем, лишь бы достичь своей цели. Разбойничья
экспроприация частной собственности, многолетняя братоубийственная война,
красный террор, насильническая коллективизация, раскулачивания, высылка на
Соловки и прочие гиблые места тех, кто кормил и одевал страну. Такой
драматический путь, который был уготован ленинцами для народа после
Февральской революции.
Большевистская индустриализация требовала огромных средств, материальных и
человеческих ресурсов. Именно это непосильное бремя Сталин и его окружение
свалили на обездоленные плечи крестьян. И хотя 1932-й год был по урожайности
средние, зажиточные и середняцкие семьи были вырублены под корень. Только
что созданные принуждением колхозы еще не поднялись на ноги. И все, что
уродило, вымели под метлу. Хлеба оказалось мало – для собственных
потребностей и для экспорта. Тогда начались повальные хлебозаготовки. Каждой
крестьянской семье, независимо от того, колхозная она или единоличная,
приходился план сдачи зерна государству. Когда же его кто-то выполнял, то
прибавляли, еще и еще. Это были неслыханная пытка, когда в глухую ночь
посыльный стучал в окно и передавал, чтобы хозяин немедленно направлялся к
сельсовету. А там уполномоченный по заготовке хлеба матерился и стучал
кулаком по столу, грозя высылкой из села, если утром не будет выполнен план.
Забирали все: рожь, пшеницу, овес, ячмень, просо, кукурузу, горох и даже
фасоль. Припоминаю, /мне тогда было десять лет/, мама постоянно плакала,
ходила на базар, чтобы купить или выменять какой-то килограмм зерна для
сдачи, так как сельские активисты нагло грозили выбросить из дома и вывезти
на Соловки, если не выполним задачу. А хата у нас была в самом деле красивая.
Рубленая, с высокими окнами и хотя под соломенной крышей, зато пол
деревянный, тогда, как в основном в селах дома были земляные. Завистников
было немало, а тех, кто хотел распределять чужое имущество, - еще больше. Со
дня на день ждали, что придут незаможники и выбросят нас со двора, как это
сделали с соседом Линником, что во время НЕПа имел свою лавочку. Подъехала
пара саней, забросили их пожитки и вывезли всю семью из села, а в доме
устроили молочницу.
Не знаю, за что в особенности допекала нас аспидная женщина Оришка Сорокова,
которую по-уличному прозывали собачьем именем Марсик, наверное, за небольшой
рост и горластую глотку. Однажды /было это осенью/ она вместе с двумя
пареньками комсомольцами вихрем влетела в дом и начала искать хлеб. Мама как
не доказывала, что нет и зернышка, Марсик и слушать не хотела. Полезла на
чердак и там, где-то в закоулке, нашла кувшин с фасолью. Что было, тяжело
передать. Активистка кричала на все село, что Лушка, то есть моя мама,
саботажница, спрятала аж пять килограммов фасоли, что за такое преступление
надо Наливайков выслать на Соловки. Мать, заливаясь горькими слезами,
объясняла, что фасоль позапрошлогодняя, источенная жуками, что она просто
забыла о ней. А Марсик, знай, гнула свое, обвиняя нашу семью во вражеских
действиях. Не знаю, то ли в сельсовете был вдумчивый председатель, или может,
то, что мой отец был рабочим, работал на лесокомбинате, семью не выселили, а
к нам поставили на постой уполномоченного коммуниста Кошмана, студента
последнего курса Харьковского Института железнодорожного транспорта. На наше
счастье уполномоченный был искренним и чутким человеком. Если бы не он, то,
наверное, не выжили бы в тот страшный тридцать третий. Но об этом потом.
Трагедия голодомора надвигалась с каждым днем. Сегодня известны сотни,
тысячи фактов, которые неопровержимо доказывают геноцидный характер
деятельности Чрезвычайных комиссий, посланных Сталиным в ноябре 1932 года в
Харьков, Ростов-на-Дону, Саратов с задачей взять хлеб любой ценой и с
помощью любых методов. Чрезвычайную комиссию на Украине возглавил Молотов.
Она должна была выкачать из села 131 миллион пудов зерна. Исполнителями
своеобразной контрибуции были сотни и тысячи партийных, советских,
хозяйственных работников. Преобладающее их большинство "работали" не на
страх, а на совесть. Они не заготовляли, а отбирали до последнего зернышка,
оставляя людей на гибель. Правда, были такие, которые не спешили выполнять
указание из центра, доказывали непосильность планов. Чтобы подавить
сопротивление вывоза хлеба из голодающей местности Чрезвычайная комиссия
широко применяла репрессии. В ноябре 1932 года при Наркомате юстиции УССР и
в областях создали специальные группы, которые круглые сутки работали с
хлебозаготовительными органами. Прокуратуре и судам вменили в обязанность
немедленно сообщать о каждом случае „бюрократизма", волокиты и гнилого
либерализма в деле хлебозаготовок со стороны отдельных рабочих юстиции. За
три месяца, с ноября 1932 по январь 1933 года из Украины было выкачано 89,5
миллиона пудов хлеба. Село отдали на голодную смерть. К новому году люди еще
так сяк перебивались на картофеле, свекле, капусте. Но и овощи быстро
кончилась. Вместо хлеба крестьяне пекли оладьи из жмыха, половы, грушевой
коры. Ступы бухали почти в каждом доме. Все, что можно было растолочь,
измученные люди приводили в действие. У нас на чердаке лежали двухлетней
давности сухие лесные груши. Теперь они нас спасали. И сегодня я свежо
ощущаю вкус грушеников, что их готовила мама. Ничего вкуснее, кажется, на
свете для меня не было. Отец на работе получал 800 граммов хлеба, половину
порции съедала сам, так как работа была не из легких, а остальное приносил
нам, мне и маме. Те кусочки хлеба были спасительными. И еще мисочка затирки,
что получал я в школе. Весной тридцать третьего запасы груш закончились,
стало еще тяжелее. Утром я отправлялся на луга или выгон, лишь бы разыскать
горсть лошадиного щавеля, крапивы, пучок корневищ рогоза. В поисках
съедобной зелени выходили все, кто еще мог двигаться. Страшно было смотреть
на женщин, которые еле передвигали пухлые, словно бревна ноги.
Вид села был ужасный. И такими, как наше, они были по всей Украине. Ни гула,
ни смеха, ни песни. Даже детского плача не слышно. На дворах не кричали
петухи, не кудахтали куры, не гоготали гуси, не лаяли собаки, не мяукали
кошки. Всякую живность съели. Весной голод достиг своей кульминации. В мае
/он выдался знойным/ можно было видеть то там, то там, под плетнем или
кустом опухших мужчин, женщин, детей, которые умирали в страшных корчах. А
тот, кто еще двигался, не обращал на них внимания. Люди брели, будто
манекены. Их тоже ждал ужасный конец. Каждый день медленно катился улицей
воз в сопровождении двух изнуренных дядьев, которые за полумисок затирки
подбирали мертвых, везли их на кладбище. Там из наряда председателя колхоза
"Серп и Молот" /а люди его называли "Смерть и голод"/ несколько мужчин
копали мелкие ямы, так как сил не было, куда сбрасывали трупы подобранных.
Случалось и то, что среди мертвых были и те, которые еще дышали. Но это
никого не беспокоило. За эту работу дядья получали по миске баланды.
Картины того поголовного голодомора четко засеклись в моем детском сознании
на все жизнь. И через много лет до наименьших подробностей они
восстанавливаются в воображении, от чего стынет душа и сердце. Будто живого
вижу деда Сагуна, высокий, широкоплечий, с черной, будто смола, бородой.
Настоящий запорожский казак. Имел красивый садик. Нас, детвору со всего
уголка, угощал душистыми яблоками. Таких сочных и вкусных, как были у него,
уже никогда мне не приходилось есть. Дед Сагун работал сторожем на
молочнице. Сепараторница не жалела для дедушки отвеек. Был бы хлеб, жил бы
он, а то от чрезмерного потребления жидкости возникла водянка. Руки и ноги
налились, стали словно стеклянные. Еле двигался. Одной ночью дед Сагун,
сторожа, отдал Богу душу. Утром пришли люди, видят, а он, будто закаменелый,
сидит на ступенях.
А мой дедушка Карп Наливайко к смерти подготовился раньше времени. Хороший
плотник, он, понимая, что от голода не сегодня завтра умрет, начал готовить
для себя гроб. Одним апрельским днем, в обед, слышу, дедушка зовет меня.
Откуда голос, никак не догадаюсь. На дворе нет, на огороде - тоже. Я к
сараю, вижу, а он лежит в гробу. Решил померить, не маленький ли. Лег, а
подняться не может. Помог ему выбраться из нее. Через неделю дедушки не
стало. Похоронили мы в том гробу, что он для себя сделал.
И наистрашнейшее произошло /это событие и теперь, через столько лет, мне
часто снится/, когда тетка Мотря, жена брата моего отца, порубила свое
мертвое дитя и сварила из него студень, А начиналось все с того, что дядя
Иван Игнатович имел пять десятин земли, пару коней, корову и пятеро детей.
Дом, правда, красивый была, большой, под бляхой. Дядя Иван категорически
отказался вступать в колхоз. Тогда отобрали у него грунт, коней, корову,
инструмент, грозили выселить на Соловки. Чтобы пережить напасть, он взял
старшую дочурку Галинку, подался в Харьков. Когда активисты вымели до зерна
в амбаре, в доме ничего не осталась съедобного, опухла тетка, опухли и дети.
За неделю умерло трое. Младший, полуторагодовалый доживал последние дни. От
горя тетка потеряла голову, совершила невероятное, а потом и сама в муках
умерла. В дядином доме разместилась артельная контора. От бывшей большой
крестьянской семьи осталось в живых лишь двое. Такое вымирание наблюдалось
во многих семьях. Большая часть нашего села переселилась на кладбище. А
сколько погибло людей по дороге в города, спасаясь от голода?!
Мы каким-то чудом выжили. Благодаря доброте уполномоченного Кошмана. Однажды
возвратившись из столицы Харькова в село, он посоветовал отцу взять на
несколько дней отпуск, чтобы поехать в город, на хлебозавод за сухарями. Те
два мешка сухарей, которые привезли они, спасли нас от голодной смерти.
Рассказ отца про то, что ему пришлось увидеть во время той поездки, помню до
мелочей и до сих пор. Оказывается, возле хлебозавода лежали горы сухарей, а
их охраняли энкаведовцы. Голодные, опухшие люди на четвереньках подползали к
изгороди, чтобы схватить заплесневевший сухарик, а охранники били их
немилосердно сапогами по рукам, головам. Это была страшная картина. Отец
говорил, что только тех сухарей хватило бы на всех голодающих. И это так.
Страна хлеб имела. Того же таки 1933 года СССР экспортировал за границу
105,3 миллиона пудов зерна. Сталин и его подручные все делали, чтобы миру
доказать, что страна Советов живет зажиточно и голода никакого нет. В январе
1933 года с трибуны объединенных Пленума ЦК и ЦКК ВКП/б/ большой вождь
по-иезуитски заявил: „Мы, безусловно, добились того, что материальное
положение рабочих и крестьян улучшается у нас из года в год. В этом могут
сомневаться разве только заклятые враги советской власти". Больше того
генсек дал директиву относиться к голоду как к несуществующему явлению.
А тем временем лавина голодомора нарастала с каждым днем. Это удостоверяют
страшные официальные документы, которые поступали из сел в райкомы партии.
Вот один из них, что поступил 25 апреля 1933 года в Решетиловский райком
партии из хутора Степного Пищанского сельсовета: „план заготовок выполнен,
тем не менее крестьяне остались совсем без хлеба, нет и картофеля, люди
пухнут от голода". Ужасные масштабы голода передает анонимное письмо,
которое поступило в английское посольство в Москве из городка Злотополь на
Киевщине. Процитирую отрывок из него: „Население было бы радо падали, но ее
нельзя найти. Люди едят трупы коней, которые погибли от сапа, убивают и
поедают друг друга, выкапывают мертвецов и едят их."
Патологическая жестокость Сталина и его опричников к украинскому народу
совершалась планомерно вдоль 500 дней и которая ориентировочно /точных
данных нет/ забрала на тот свет до десяти миллионов человеческих душ. Когда
же некоторые партийцы, видя, что целые села вымирают от голода, старались
информировать любимого вождя, тот обозвал их дураками, саботажниками. В
своих воспоминаниях Р.Я. Терехов, которые были напечатаны 26 мая 1964 года в
газете „Правда", писал, что он, будучи к тому времени секретарем ЦК КП /б/У,
секретарем Харьковского обкома и горкома партии, при встрече со Сталиным
начал рассказывать о голоде на Украине, тот резко оборвал беседу гневной
тирадой: „Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор. Оказывается,
что вы хороший рассказчик - придумали такую сказку о голоде, думаете нас
взять на испуг, но не выйдет! Не лучше ли вам оставить пост секретаря обкома
и ЦК КП /б/У и пойти работать в союз писателей - будете сказки писать, а
глупые будут читать". В январе 1933 года Терехов был уволен с партийных
должностей на Украине. Но, как это говорят, ему еще повезло, так как не
попал в категорию „врагов народа".
Против тех, кто проявлял хоть наименьшее сопротивление хлебозаготовкам,
применялись наиболее суровые наказания. Когда генсеку доложили, что
руководители Ороховского района на Днепропетровщине разрешили колхозам
оставить у себя семенные фонды, он распорядился „немедленно арестовать и
наградить их по заслугам, то есть дать им от 5 до 10 лет тюремного
заключения каждому". Местные "вожди" выполнили с преувеличением. Старший
агроном райземуправления был приговорен к расстрелу, пятеро руководителей и
специалистов - 10 лет лишения свободы в концлагерях, пятеро - до восьми лет,
двое - к пяти годам.
Трагедия повального геноцида оставила непоправимые последствия не только для
тысяч и тысяч крестьянских семей, а и для всего украинского генофонда. И все
же, несомненно, из всех регионов Украины наиболее пострадала Полтавщина. А
„курган скорби", который установлен несколько лет тому назад в Лубнах,
тревожно напоминает нынешним и грядущим поколениям о неслыханном тяжелом
времени, которое выпало на судьбу нашего края. Пишу эти строки, а от
воспоминаний пережитого душа стынет. Так, если о голоде 1833 года я узнал из
публикаций дореволюционных изданий, то голодомор 1933 года растравляется
раной в каждой клетке моего естества. И хотя с того времени минуло семьдесят
лет, во мне постоянно живет страх, что вдруг снова не будет хлеба. Наверное,
из-за этого для меня стало обычным: отрезая шмат от душистой буханки, я
подбираю крошки в горсть, чтобы потом их съесть. А когда увижу, что кто-то
бросает горбушку в мусорку, или на землю, наворачиваются слезы от такого
святотатства. Ведь хлеб - всему голова, божественное творение человеческих
рук. Недаром в главной молитве христиан „Отче наш чистосердечно говорится: "Хлеба
нашего насущного дай нам на сегодня". Итак во все времена цените, берегите
хлеб наш насущный. Заботьтесь, чтобы всегда были с хлебом, чтобы никогда
люди не знали, что такое голод.
Эпилог.
Как известно, правда о голодоморе 1933-го года упрямо замалчивалась
партийными вождями. Более того, они категорически утверждали, что в стране
Советов никакого голода не было. А затем в большевистской историографии этот
страшный отрезок времени многие годы оставался белым пятном. Тогда как в
мире об этом страшном бедствии знали довольно основательно. О геноциде,
содеянном Сталиным, было написано сотни работ. К полувековой годовщине
голодомора конгресс США образовал специальную „комиссию по голоду на Украине",
которая провела и задокументировала опрос тех, кто видел и пережил это
страшное бедствие. Американские конгрессмены констатировали, что
голод-геноцид был направлен своим острием против украинского народа как
этноса.
Миновали годы, а эта заклейменная тема оставалась под строгим табу. И только
в период слома тоталитарной системы открылись страшные страницы правды. И
невольно сравниваешь голод 1833 года, который произошел на Полтавщине
вследствие стихии, с голодомором, который был учинен на Украине властью
против собственного народа. Приходишь к неутешительным выводам. Проклятое
царское правительство, кровопийцы-помещики, бездушные чиновники,
генерал-губернаторы - все вечные эксплуататоры оказались гуманнейшими, не
дали умереть людям от голодной смерти, чем те, кто именовал себя слугами
народа. Это наилучшая иллюстрация тем, кто и сегодня стремится вернуть
Украину к тоталитаризму и коммунистической перспективе, кто любит вершить
свое черное дело именем того же таки народа. А не время ли оглянуться на
семидесятилетнюю историю и больше не лукавить?
В этом году исполнилось семьдесят лет от тех ужасных
человеконенавистнических событий, жертвами которых стали миллионы и миллионы
украинцев. И как хорошо, что наконец на государственном уровне решено
ежегодно в четвертую субботу ноября отмечать эту трагическую страницу нашей
истории, зажигая свечи и молясь за безвинные души. Склоняя головы в трауре
по убиенным, мы должны дать себе клятву, что такого больше никогда не
повторится. Иван Наливайко, журналист << НА ПЕРВУЮ |