|
Все началось с партийного собрания Полтавской фельдшерско -
акушерской школы, которое состоялось 23 сентября 1937 года. Его
предубежденность сразу впадает в глаза. И первый, и второй вопрос, которые
обсуждались, касались непосредственно директора школы, коммуниста Ефима
Ивановича Воронянского. Ему был предъявлен целый ряд серьезных обвинений.
Оказывается, директор игнорировал указание секретаря парторганизации
Чайкиной об очищении школы от социально чужих элементов. Среди
преподавательского состава учебного учреждения половина - "враги народа", а
Воронянский на это все смотрит сквозь пальцы, больше того - дает поблажку
им. Директор постоянно поддерживает тесные связи с отчаянными националистами
Ребром и Шатневичем, так как сам жовтоблакитник, хотя от партии это
припрятал. Еще в Диканьке был активным участником „Просвіти". А, уже работая
директором фельдшерско - акушерской школы, стал надежным соучастником
подпольной антисоветской троцкистско-террористической организации,
возглавляемой наркомом здравоохранения УССР Конторовичем.
Весь этот "компромат" свалила на председателя Воронянского секретарь
парторганизации Чайкина, которую директор не раз подвергал критике за
неподготовленность, поверхностность, низкий уровень лекций, которые она
читала ученикам, и инструктор горкома партии Клинико, который, из всего
видно, имел задачу сделать из него "врага". Решением партийного собрания
Воронянского исключили из рядов ВКП(б).
А, может, и в самом деле Воронянский заслуживал этого? Возможно, этот
человек был двуликим? На словах - за Советскую власть, а на деле вредил ей.
Кто же он, Воронянский? Сын богатея? Дворянский потомок? Оказывается, нет.
Он и на том собрании честно говорил товарищам по партии, кто он, какого рода
- племени. Однако, кому это нужно было? Главное, найти, обнаружить "врага".
И все же, кажется, следует познакомиться с его биографией. Родился Ефим
Иванович Воронянский 7 марта 1903 года в Диканьке, в батрацкой семье. Семья
была большая - одиннадцать душ, из них семеро детей. Жили на Воронянском
уголке - казацкой части Диканьки - с седой давности. Дед его Петр Степанович
Воронянский имел золотые руки и, говорят, божью искру. Всю жизнь строил
ветряные мельницы не только на Полтавщине, а и на Черниговщине и Сумщине. А
уже музыкант был: и на кобзе, и на скрипке играл чудесно.
Отец Ефима - Иван Петрович тоже был незаурядным мастером. Лучшего
краснодеревщика, чем он, в Диканьке не было. Еще в юношеские годы он
столярничал в Кочубеевской экономии. Его талант в этом деле был подмечен, и
хозяин дворца на свои средства послал Ивана Воронянского в губернское
ремесленное училище. По окончании обучения он снова возвратился в господское
имение, где вплоть до революции трудилось столяром. Иван Петрович, как и его
отец, хорошо играл на бандуре и скрипке, знал ноты и руководил церковным
хором, так как имел замечательный голос и дирижерские способности. А после
революции, когда диканьское начальство выселило попа из села, а дьяк умер,
верующие уговорили Ивана Петровича хоть на праздники отправлять службу в
Николаевской церкви и читать молитву над покойником. И тот согласился по
просьбе односельчан. И этот факт со временем вспомнят "доброжелатели" сыну,
когда будут рассматривать его персональное дело, обвинят в том, что его отец
был дьяком.
У Ивана Петровича и Палажки Давыдовны было пятеро сынов и две дочурки.
Первенцем был Ефим. А потом - Михаил, Григорий, Татьяна, Петр, Мария и Иван.
Из них на сегодня в живых осталось трое. Михаил, Григорий и Петр полегли в
Великую Отечественную, защищая родную землю. Татьяна Ивановна, которой
исполнилось 92 года, живет в Диканьке, на родительском дворе, точнее летом
там, а на зиму ее забирает дочь в Полтаву, ее сестре Марии перевалило за
восьмой десяток, живет тоже в Диканьке. А Ивана Ивановича Воронянского
теперь можно считать коренным полтавчанином. После окончания инженерно -
строительного института он все время трудился в Полтаве. Теперь - на
заслуженном отдыхе. Имеет собственный домик на улице Челюскина и небольшой
садик-утешение для души. Его рассказ о брате Ефима дополнил мои записи,
собранные из разных источников, об этом честном, талантливом, человеке,
которого сталинские опричники лишили жизни в неполные тридцать пять лет.
* * *
- В нашей семье, - вспоминает Иван Иванович, - действовал неписаный закон:
все должны трудиться, зарабатывать на хлеб. С малых года мы, ребята,
чабанили от Пасхи вплоть до Покровы. За каждую овцу хозяева нам платили за
сезон 50 копеек, а за ягненка - 25 копеек. Девчата убирали по хозяйству,
пряли, ткали. Так мы и жили. Ефим, как старший брат, нами руководил и
защищал нас, так как по натуре был добрым. А уже смышленый, то и говорить
ничего. Наверное, от деда и отца все ему передалось. Он быстро научился
играть на кобзе и скрипке, да и играл так, что все ему завидовали. Приводил
в удивление нас он и способностью рисовать. Я уже не говорю, что столярничал
Ефим не хуже отца. С семи лет его отдают в земскую четырехлетнюю школу.
Учился легко, по всем предметам имел круглые пятерки. По окончании, два года
был учеником - подручным у отца, когда тот работал столяром и резчиком в
кочубеевских мебельных мастерских. За красиво выполненные полочки для книг
господской библиотеки Ефиму было разрешено пользоваться книгами. Юноша
мечтал стать учителем и поступил в Полтавское высшее начальное училище.
Снимал уголок на Подоле. Сестра Татьяна раз в две недели пешком ходила из
Диканьки в Полтаву, приносила брату продовольствия.
... Это были тревожные, неспокойные годы. Полтава переходила из рук в руки:
то красные, то белые. Но даже в этой революционной круговерти школа
работала. Уже позади обучение, и Ефим Воронянский возвращается в родную
Диканьку, где устраивается учителем семилетки. Здесь он работал десять лет.
Преподавал в пятых - седьмых классах географию, историю, рисование, вел
музкружок. Одновременно учился в Полтавском институте народного образования.
Это был период его становления как педагога, организатора добрых начинаний в
Диканьке и окружающих селах. Комсомолец-активист Воронянский вместе со
своими товарищами создает ликбез, а при клубе - драматический кружок,
который часто ставил спектакли, и диканьчане валом валили к сельскому клубу.
Ефим был душой просвещения, стремился возродить украинскую культуру,
народные обычаи. Настоятельно агитировал и за новое, родившееся революцией.
В те годы жизнь в Диканьке в самом деле бурлила. Определенное время здесь
жили и работали Андрей Головко, Филипп Капельгородский, известный
американский публицист Вильямс Альберт – Рос. Интересен и такой факт.
Ученики школы под руководством своего учителя Ю.И. Воронянского смастерили
радиоприемник, установили громкоговоритель на рыночной площади, и люди имели
возможность слушать Москву. В историческом очерке "Диканька", помещенном в
полтавском томе "История городов и сел УССР" на двух снимках фотограф
запечатлел и фигуру комсомольца Ефима Воронянского, однако ни в тексте, ни
под снимками ни разу не упоминается имя бывшего "врага народа".
С 1930 года Ю.И. Воронянский в Полтаве. Здесь он читает историю,
экономическую географию в фельдшерско - акушерской школе и
землеустроительном техникуме. Быстро приобретает авторитет педагога и
организатора. В следующем году его принимают в ряды ленинской партии. Среди
школы ему к сердцу припала одна волшебная девушка, которую звали Любой, тоже
из Диканьки. Когда он предложил ей руку и сердце, она согласилась стать его
женой. А в 1932 году у них родилась доченька Оля. Со временем Воронянского
назначают заведующим учебной частью фельдшерско - акушерской школы, а в 1933
году - директором. За неполных четырех года он столько сделал добрых дел,
что даже сегодня можно удивляться его организаторскому таланту.
Школа тогда находилась на том месте, где сейчас Украинская медицинская
стоматологическая академия. В войну помещение было уничтожено. Массивный
парадный вход вел с улицы Шевченко. Это учебное медицинское учреждение имело
свою историю, пользовалось доброй славой, так как готовило хороших
специалистов. Учебный корпус, построенный еще во второй половине минувшего
столетия, стал тесноватым. Поэтому Ефим Иванович за два года хозяйственным
способом выстроил двухэтажное помещение, где разместились лабораторные
кабинеты и спортзал. Сейчас здесь детская аптека. А для учеников школы по
его инициативе было сооружено замечательное общежитие на углу улиц
Комсомольской и Короленка. Ныне в этом помещении медицинское училище. В
голодный 33-й год директор школы все делал, чтобы хоть чуточку облегчить
материальное положение своих воспитанников. В 1934 году Полтавская
фельдшерско - акушерская школа завоевало второе место во всесоюзном
соревновании высших и средних учебных учреждений. Будучи директором, он ни
разу не брал отпуск, так как все время занимался строительством,
обеспечением всем необходимым школы. На хорошем счету Ефим Иванович был в
наркомате здравоохранения республики, в частности у наркома Конторовича. Это
ему тоже поставят в вину.
Напряженному трудовому ритму коммуниста, директора школы Воронянского то
"разоблачительное" партийное собрание положило конец. Когда он пришел после
него домой (а жили они в крыле школьного корпуса), то жена Любовь Николаевна
испугалась, так как на нем лица не было. Ефим Иванович всего ждал, но
такого, чтобы его исключили из партии, и предположить не мог. И за что?
Теперь вся надежда у него была на горком партии. Он еще надеялся, что там
разберутся, защитят честь коммуниста. Но 5 октября 1937 года Полтавский
горком партии утвердил решение партсобрания школы об исключении (Ю.И.
Воронянского из рядов ВКП(б). Энкаведовская петля сделала свое черное дело.
Ночью 21 октября его забирают и начинают люто выбивать фальшивые признания.
* * *
- Я тогда проходил производственную практику в пограничном селе Бельск
Полоцкого района, - продолжает свой рассказ Иван Иванович. - Трудился на
строительстве МТС. Тогда же получил от брата Ефима письмо, в котором он
давал мне советы, каким должен быть молодой специалист. О своих
неприятностях - ни слова. Дела у меня шли хорошо. Директор МТС предложил
поработать у него во время моих каникул, и я согласился. И вдруг мне
заявляют, чтобы я оставил село и выехал на протяжении 24 часов. Это меня
привело в удивление и насторожило. А когда я приехал в Полтаву и пришел на
квартиру к брату, то увидел убитую горем Любовь Николаевну, которая, рыдая,
сказала мне, что Ефима арестовали, и она не знает, что ей делать.
Несколько раз мы носили передачи. Как вспоминаю ту ужасную картину, то и
сейчас пробирает меня мороз. От здания управления НКВД и вплоть до нынешнего
парка Котляревского стояла человеческая очередь. Больше суток приходилось
простаивать, чтобы подойти к окошку проходной, где сидел, как правило,
наглый энкаведовец, который мог взять передачу, а мог грубо обругать и
прогнать. Но не долго мы ходили туда. На рассвете 27 ноября пришел юнец в
форме на квартиру и забрал Любовь Николаевну и пятилетнюю Олю и повел в
управление НКВД, будто для того, чтобы она дала определенные сведения о свое
муже. На самом деле, это был ее арест. Тогда же на рассвете меня разбудил
дежурный общежития и сказал, что меня вызовут в НКВД. Что же, подумал я,
настала и моя очередь. Быстро оделся, сказал товарищу по комнате, куда я
иду, и попросил его, что если я не вернусь, то чтобы он сдал мои книги в
библиотеку. В том страшном здании меня провели на второй этаж и впустили в
кабинет, где, за столом сидели один в гражданском, второй - в военной
одежде, а на диване - Любовь Николаевна, прижав дитя к груди.. Я
перепугался, когда увидел ее. Мне показалось, что она вот-вот сойдет с ума.
Мужчина в гражданском уточнил мои данные, а также спросил, кем я прихожусь
гражданке Воронянской. Я ответил. Тогда он задал вопросы, согласен ли я
взять ребенка и отправить в Диканьку к родителям арестованной. Я пообещал,
что все сделаю. Потом подписал какую-то бумагу, наверное, расписку о том,
что я взял Олю. Когда я забирал ее, была ужасная сцена. Любовь Николаевна
рыдала, тыкала в мои руки большую бутылку с молоком, ребенок до хрипоты
кричал, понимая, что у нее забирают маму. Не знаю, как я вышел из того
проклятого здания, как дошел до общежития.
А потом с утра до вечера на протяжении трех дней ходил на Зеньковскую улицу,
чтобы поймать подводу или машину на Диканьку. Пока добрались в село к
дедушке и бабушке, и я, и Оля ужасно намучились. Там она жила, пока не
закончила семилетку. По окончании школы, я ее забрал к себе. Здесь Оля
поступила в мясомолочный техникум, училась хорошо, по окончании получила
назначение в Николаев на мясокомбинат. Там она прошла путь от мастера до
главного технолога. Успешно закончила заочно Московский институт мясной
промышленности. Воспитала двух сынов-соколов. Сейчас уже на пенсии.
А что же произошло с Ефимом Ивановичем и его женой Любовью Николаевной?
Следователь, младший лейтенант НКВД Томин таки выбил у Воронянского
признание в преступлениях, которые он якобы совершил. Теперь в протоколе
было четко записано, что Воронянский Ю.И. был активным участником
контрреволюционной троцкистской террористической организации, вербовал в нее
других работников фельдшерско - акушерской школы, создал террористическую
группу с целью убийства руководителей партии и правительства. Итак, за такие
"вражеские действия" 4 января 1938 года Воинская Коллегия Верховного Суда
СССР на закрытом заседании в Харькове Воронянского Ефима Ивановича
приговорила к высшей степени наказания - расстрелу. На следующий день
приговор был выполнен.
Почти через тридцать лет, в период "хрущевской оттепели" судебное дело
Воронянского пересмотрено и из-за отсутствия состава преступления он был
реабилитирован. А через пятьдесят один год, 16 марта 1989 года, бюро
Полтавского обкома партии восстановило его (посмертно) в членах партии. Так
возвратился к нам Ефим Иванович Воронянский через столько года как честный
гражданин и незапятнанный коммунист.
Когда сталинские приспешники забрали Ефима Ивановича, то им показалось, что
одной жертвы мало. Поэтому арестовали и Любовь Николаевну как жену "врага
народа". И за это ей дали восемь лет трудовых лагерей, В строгих краях
Мордовии и Архангельской области пришлось ей тянуть невольническую лямку,
каждый день, каждый час терпеть поругание, лишения лагерных условий, трудную
рабскую работу. А ко всему тому постоянная душевная боль по неизвестной
судьбе мужа, крохотной доченьке, невыносимая грусть за родным краем. Но
Любови Николаевне еще и посчастливилось, так как несколько лет трудилась в
лагере медсестрой и санитаркой, помогала в беде таким же обездоленным
лагерникам. Возможно, это и спасло, не осталась там навеки в земле северной,
как тысячи безвинных человеческих душ. Об ужасной лагерной жизни Любовь
Николаевна написала мне на шести страницах письма. Читать его жутко и до
слез больно.
Когда закончился лагерный срок, Любовь Николаевна возвратилась на полтавскую
землю. Дождалась, выстрадала тот день, когда увидела кровинку свою, родных,
дорогих людей. Поселилась в Диканьке, по улице Энгельса, 6. Все время,
вплоть до выхода на пенсию, трудилась в районной больнице медицинской
сестрой. Через два года Любови Николаевне исполнится восемьдесят. И не года
ее донимают, а болезни, заработанные в сталинских лагерях, разбитая,
искалеченная семейная жизнь.
А вот ли помнят Ю.И. Воронянского в Диканьке и Полтаве? Если забыли, то не
грех бы хоть сейчас вспомнить добрым словом о нем и в Диканьском районном
музее, и в Полтавском медицинском училище, где он был директором в те
нелегкие, страшные годы. Думается, целесообразно было бы в помещении этого
учебного учреждения установить портрет бывшего директора и под ним написать
большими буквами, что Ефим Иванович Воронянский - безвинная жертва
сталинских репрессий.
<< НА ПЕРВУЮ
|
